28 мая, 2011

Большая Кавказская война (17)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.

Когда известие о смерти князя Павла Цицианова облетело все Закавказье, мятежные элементы, которые таились в крае, разом подняли голову, не сдерживаемые более его умелой рукой твердой волей. Всюду началось брожение умов, и надо было ожидать волнений. Имеретинский царь Соломон первый потребовал, чтобы русские войска оставили Кутаис, а до тех пор прекратил им поставку провианта. Имеретинские князья подстрекали народ к открытому восстанию, обещая ему различные льготы. Кое-где формировались уже отряды и сообщения наши с Мингрелией были прерваны. Эриванский хан готовился отнять Шурагельскую область. Персидские войска стягивались к нашим границам, а в мусульманских провинциях ханы шекинский, ширванский и карабагский думали воспользоваться смутным временем, чтобы отложиться от России и восстановить свою независимость. Не полагаясь, однако, на собственные силы, они пригласили к себе лезгин и ждали помощи от ханов аварского, дербентского и казикумыкского.

Все поднимались почти поголовно.

Составлен был весьма остроумный план, по которому предполагалось посредством демонстраций и ложных слухов отвлечь наши войска от Елизаветполя к Нухе, а от Алазани к Джарам и затем, отрезав им все пути к отступлению, истребить прежде, чем успеют дать помощь из Тифлиса. Джарцам должен был помогать аварский хан, а ханы дербентский и ширванский – Нухе. В то же время Сурхай казикумыкский, как человек более решительный и смелый, рассчитывал вместе с царевичем Александром, находившимся в Эривани, захватить Ганжу и тем подготовить успех персиян. Отсюда союзники предполагали вторгнуться в Грузию, чтобы овладеть Тифлисом, предоставив эриванскому хану опустошить Шурагель и Сомхетию. План был задуман хорошо и мог наделать нам много хлопот, так как положение Грузии в данную минуту было в высшей степени критическое.

Войска, и без того малочисленные, были значительно ослаблены тем, что отряд, выступивший в поход с князем Цициановым, назад не возвратился и в первое время его считали даже погибшим.

Главного начальника в крае не было. Смерть Цицианова застала всех врасплох, и приказания, исходившие от лиц, не облеченных официальной властью, или не исполнялись совсем, или же, противореча друг другу, производили путаницу. При таком положении дел командующий войсками на Кавказской линии генерал-лейтенант Глазенап, как старший в чине, не испрашивая ничьих распоряжений, принял на себя временное командование краем, а войска, расположенные в Закавказье, поручил генералу Несветаеву, оставив за собой право давать ему общие указания из Георгиевска.

Предвидя, что все дагестанские племена, воспользовавшись случаем, обрушатся на Грузию, Глазенап немедленно отправил с Кавказской линии Троицкий пехотный полк и шесть орудий под начальством генерал-майора Небольсина в Тифлис, а сам собрал значительный отряд в Кизляре и, перейдя с ним за Терек, стал на кумыкской равнине. «Хочу, – доносил он государю, – держать дагестанцев в сомнении, на кого из них будет нашествие». Это угрожающее положение и помощь, вовремя отправленная в Грузию, расстроила все замыслы наших противников и союз их распался.

Получив предписание Глазенапа, Несветаев сдал начальство над памбакским отрядом полковнику Симоновичу и прибыл в Тифлис 8 марта, в то время, когда заговор, направленный к ниспровержению русского владычества в крае, стал мало-помалу принимать уже осязательные формы. Сурхай первым открыл военные действия, спустившись с гор в Джарскую область и распуская слухи, что идет для низложения нухинского хана. Джарцы тотчас пристали к нему и произвели целый ряд мелких нападений на наши пограничные посты на Алазани.

Между тем джарские старшины во исполнение ранее задуманного плана коварно писали к Орбелиани, что волнения, зажженные Сурхаем, угрожают принять серьезные размеры, и просили его как можно поспешнее прибыть к ним с войсками, чтобы в самом начале подавить восстание, с которым они якобы справиться не могут.

В то же время Селим-хан шекинский настойчиво требовал помощи со стороны Карягина, ссылаясь на трактат, которым мы обязались защищать его владения. Карягин, не подозревая измены, тотчас приказал двум ротам, стоявшим на Куре у Мингечаурской переправы, вступить в Шекинское ханство, а между тем писал Несветаеву, что «признает необходимым наступательные действия, дабы не дать хамбутайскому Сурхай-хану купно с джарскими лезгинами усилиться и сделать сильное впадение в наши границы».

То же самое писал и князь Орбелиани. Для наступательных действий требовалось, однако, усилить оба отряда, а так как войск под рукой не было, Несветаев передал этот вопрос на решение военного совета, который журнальным постановлением определил следующее: «Военный совет, собранный в Тифлисе сего 30 марта 1806 г., выслушав рапорты генерал-майора князя Орбелиани и полковника Карягина и взяв в соображение число и расположение наших войск, внутреннее и наружное расположение наших границ, расстояние мест, нынешнее время происшествий, обстоятельства и способы как наши, так и неприятеля, постановил: до прибытия войск, ожидаемых с Кавказской линии в Грузию, дистанции, как генерал-майору князю Орбелиани, так и полковнику Карягину вверенные, содержать в оборонительном положении. На сей предмет относительно усиления алазанского отряда войсками для обеспечения Кахетии и Кизика снять две роты с Тионетского поста и перевести их на Алазань, поощряя тамошних жителей к собственной осторожности и защите против хищнических партий. Что же касается полковника Карягина, то за отсутствием свободных войск военный совет не сомневается, что возьмет он все меры к удержанию своей дистанции, равно и соблюдет на положенном расстоянии свободное сношение Елизаветполя с Тифлисом».

Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ

К этому решению военного совета надо прибавить, что Несветаев, как-то инстинктивно не доверяя шекинскому хану и видя в его поступках нечто загадочное, писал Карягину: «Из писем к вам Селим-хана вижу я, что заключение в оных есть политичное, против коего следует нам быть весьма осторожным, ибо азиатские народы в уверениях своих часто себя переменяют по обстоятельствам. Селим-хан для меня сомнителен, и прошу с оным обходиться пополитичнее, ибо он требует, дабы войска наши, находящиеся в его владении, ему повиновались и выполняли его требования. При таковых обстоятельствах прошу вас взять все меры осторожности».

Князю Орбелиани Несветаев писал, чтобы по прибытии двух рот Кабардинского полка из Тюнет он усилил ими оборону Александровского редута, а сам, «дабы облегчить отряд и держать его на походной ноге, немедленно отправил госпиталь, обозы и все отрядные тяжести под защиту Сигнахской крепости».

«Такою готовностью и осторожностью, – писал он к нему, – не только отнимите у неприятеля желание собраться и покуситься учинить впадение в наши границы, но вящще обеспечите сей край, в противном же случае неприятель может миновать занимаемые вами посты и устремиться во внутренность Грузии».

Пока делались эти распоряжения, Сурхай уже приближался к Куре, рассчитывая захватить переправу у Мингечаура. Но здесь он получил известие, что дагестанские ханы ввиду положения, занятого отрядом у Глазенапа, собирают войска для защиты собственных владений и что на их помощь рассчитывать нельзя. Видя, что он остался один, Сурхай не рискнул начать борьбу только с одними казикумыкцами и, повернув назад, распустил свое скопище. Тучи таким образом рассеялись, и вслед за тем пришло известие, что значительная персидская партия, вторгнувшаяся из Эривани в Шурагельскую область, была разбита полковником Симоновичем. Дело произошло у Сухин-Верды 29 апреля и замечательно тем, что шурагельская конница, несмотря на общее волнение среди закавказских татар, служила отлично и сам наследник Шурагельского султанства – сын Будаг-султана, предводительствуя ее, был ранен саблей в рукопашной схватке. Шурагельцы вместе с казаками взяли большое персидское знамя.

Так наступил май. В Тифлис между тем прибыл Троицкий пехотный полк, высланный Глазенапом с Кавказской линии, что дало усилить передовые отряды. Два батальона его, тотчас отправленных к полковнику Карягину, стали лагерем на Курак-чае, в одном переходе от Елизаветполя к Карабагу. Две роты 3-го батальона назначены были в передовой отряд Симоновича, а остальные две – в Демурчасалы для наблюдения за шамшадильской дистанцией. Все войска, расположенные в Елизаветпольском округе, в Карабаге, Шеке и Ширвани, были подчинены шефу Троицкого пехотного полка генерал-майору Небольсину – одному из тех людей, которые заложили основание славных традиций кавказских войск.

Прибытие Троицкого полка было как нельзя кстати. Персияне уже приближались к нашим границам, и карабагский хан, давно замысливший измену, вел тайные переговоры с персидским двором, обещая сдать Шушу и выдать отряд Лисаневича. Трудно объяснить причины, заставившие старого, 80-летнего Ибрагима сделать такой рискованный шаг. Сторонники его говорят, что он был вынужден к этому суровым обращением Лисаневича и беспрерывным вмешательством в дела его внутреннего обращения.

То, что Лисаневичу приходилось вмешиваться, не подлежит сомнению, так как хан, жестокий по натуре и привыкший к самовластию, нередко превышал те полномочия, которые были предоставлены ему Россией. Но относительно суровости обращения можно было усомниться. Это противоречит показаниям других свидетелей, например родного внука Ибрагим-хана – Джафар-Кули-аги, и предписаниям покойного князя Цицианова, не раз упрекавшего Лисаневича не в строгости, а напротив – «в потворстве и послаблении татарам».

Вернее предположить, что карабагскому хану просто наскучила опека русского правительства, на каждом шагу сковывавшая его властный характер, и он решил, что добровольная сдача Шуши примирит его с шахом. И вот как только персидские войска стали подходить к Карабагу, хан покинул Шушу и выехал в лагерь, на местность, называемую Мирза-Али-беков сангар (то есть укрепление мирзы Али-бекова), верстах в четырех от города. С ним были его нукеры, жена, два малолетних сына и две дочери, предназначенные им в замужество для сыновей шаха, «дабы более связать Карабаг и Персию родственными узами». Затем к нему присоединился другой его сын – Магмет-Касым-ага со своими нукерами, явилась большая часть шушинских беков и вызваны были жители из соседних кочевий, так что всего собрались от четырех до пяти сот вооруженных татар, расположившихся лагерем. Наскоро были построены даже кое-какие укрепления. Лисаневич потребовал, чтобы хан возвратился в Шушу. Ибрагим отказался, объясняя, «что хочет с семьей пользоваться свежим воздухом».

Такое положение, занятое Ибрагимом в то время, когда персидская конница находилась уже только в одном переходе от крепости и могла легко захватить его в плен, возбуждало сильное подозрение. Для Лисаневича измена хана представлялось ясной. То же подтверждал и внучатый племянник хана – Джафар-Кули-ага, ездивший в лагерь уговаривать деда и возвратившийся назад без успеха.

Между тем Лисаневич, получив известие, что ночью или на рассвете Ибрагим должен соединиться с персиянами, решился арестовать его в лагере и взял с собой сто егерей. Карабагцы, однако, не дали захватить себя врасплох и встретили наш отряд ружейным огнем. Тогда лагерь был взят штурмом. К сожалению, в числе убитых оказались сам Ибрагим-хан, его жена, сын и любимая дочь. Так совершилась судьба старого хана. Пятьдесят два года властвовал он в Карабаге и 52 года отстаивал свою независимость от Персии.

Геройская оборона Шуши против полчищ Ага-Магомет-шаха, бесспорно, составляет одну из лучших минут его жизни. Но он погиб, как только изменил своей полувековой традиционной политике и перешел на сторону Персии. Смерть хана произвела в Карабаге сильное впечатление и прекратила начавшиеся было в нем волнения. Персидская конница, опоздавшая только на два-три часа, поспешно отступила назад, и Лисаневич с частью шушинского гарнизона по ее следам занял Аскаранскую крепость, решившись удерживать ее за собой, пока не подойдут подкрепления. Кампания 1805 г. показала важное значение этого замка, лежавшего на пути к Елизаветполю, и Лисаневич как нельзя лучше воспользовался минувшим уроком.

Впоследствии с прибытием в край нового главнокомандующего – графа Гудовича Лисаневич был предан военному суду и в обвинение его поставлены три главных пункта: намеренное убийство ханского семейства, разграбление его имущества и вымогательство от хана хлеба и денег на продовольствие батальона, стоявшего в Шуше.

Лисаневич отвечал, что «как сам Ибрагим, так сын его, дочь и жена, умершие от ран, не иначе могли быть ранены, как только случайными солдатскими пулями, когда, смешавшись с общей толпой, бежали в кусты и в темноте не могли быть узнаны. Вещи их, оставшиеся в палатках, яко добычу через оружие взятую, я отдал в пользу солдатам, но лучшие вещи были унесены при начале дела ханскими служителями, у которых впоследствии были разысканы и отобраны самим наследником карабагского ханства Мехти-Кули-агой. Что касается вопроса, получал ли я от хана на содержание себя и команды деньги и хлеб, то получал, но делал это по настоятельным требованиям хана, яко гость его и приятель, дабы по тамошним обычаям не нанести ему стыда и обиды. Но зато все деньги, отпускаемые на содержание мое и команды, находятся в целости и из них не израсходовано ни одной копейки…» «Сверх того, – прибавлял Лисаневич, – долгом поставляю упомянуть, что ежели бы Ибрагим-хан в ту ночь не получил должного возмездия, то на другой же день Шушинская крепость была бы в осаде: Аббас-мирза, переправившийся через Аракс, мог приспеть сюда в два марша, а в гарнизоне провианта совсем не было».

Суд оправдал Лисаневича. Было выяснено, что все наветы на него распространились только враждебными нам беками и самим Мехти-Кули-агой. Последний, добиваясь ханского достоинства, боялся, чтобы Лисаневич не обнаружил двуличного его поведения.

Между тем генерал Небольсин, получив известие о происшествии в Карабаге, тотчас собрал отряд из двух батальонов Троицкого полка, стоявшего на Курак-чае, батальона егерей и роты тифлисцев, прибывших из Елизаветполя, под командой Карягина. Небольшой отряд этот – всего 1100 человек пехоты, сотня казаков и восемь орудий – бодро двинулся к Шуше, на встречу 20-тысячной персидской армии.

8 июня на пути между Шах-Булахом и Аскараном войска наши были окружены персидской конницей и так же, как за год перед тем, должны были прокладывать себе дорогу огнем и штыками. На этот раз Аскаранский замок, запиравший вход в тесное ущелье, ведущее к Шуше, был занят Лисаневичем и отряд за крепкими стенами его мог ночевать спокойно. Небольсин 10 июня оставил в замке весь свой обоз и налегке продолжал движение к речке Ханатин, где ожидала его вся персидская армия.

Построившись в каре, два батальона Троицкого полка и рота тифлисцев медленно, но неуклонно под непрерывными ударами персидской конницы двигались вперед, пробиваясь сквозь целый ряд теснин, прикрывавших неприятельскую позицию с фронта. Егеря и спешенные казаки в то же время очищали окрестные высоты, с которых неприятель поражал наши войска фланговым огнем. Карягин командовал передним фасом каре, составленного из батальонов Троицкого полка, впервые вступивших в бой. Небольсин потому и назначил туда Карягина, одно присутствие которого могло заменить сильнейший резерв.

Кроме того, впереди «яко добрый пастырь стада Христова, – как говорилось в донесении об этом сражении, – шел священник Троицкого полка Миловидов, высоко подняв над головой животворящий крест и осеняя им воинов. Он придавал силу храбрым, предупреждал погрешности слабосильных, ободрял устрашенных, возвращая им мужество, утешал раненых, напутствовал умирающих…» И еще не обкуренные пороховым дымом солдаты, видя эти примеры хладнокровного мужества, бодро и смело шли вперед на много раз сильнейшего противника.

После пятичасового беспрерывного наступления теснины были наконец пройдены и войска увидели перед собой лагерь Аббас-мирзы. Персияне открыли беспорядочный огонь со всех батарей, но наш отряд, не останавливаясь, ударил в штыки и «с помощью Бога, покровительствующего непобедимому российскому оружию, смял и опрокинул всю неприятельскую пехоту».

Она не выдержала стремительного удара и поспешно отступила за Аракс, очистив таким образом совершенно Карабаг. Только на самой границе Нахичеванского ханства еще держались изменившие нам беки вместе с сыновьями погибшего хана. Туда был послан батальон Лисаневича с карабагской конницей Джафар-Кули-аги и 200 пеших армян мелика Джемшида. Отряд этот настиг неприятеля 20 июня и после боя в верховьях речки Мигри прогнал его за Аракс. За эти блистательные победы, имевшие громадное влияние на общий ход дел, государь император пожаловал Небольсину орден Святого Георгия 3-го класса.

Этот разгром персидской армии не замедлил отразиться и на другом театре военных действий, где со стороны Эривани появился сильный отряд царевича Александра. Он шел на Тифлис со стороны шамшадильской дистанции, где у нас стояли только две слабые роты Троицкого полка. К счастью, генерал Несветаев вовремя успел присоединить к ним еще две кабардинские роты, возвращавшиеся из Тюнет, под командой подполковника князя Эристова и этому небольшому отряду из шестисот человек при трех полевых орудиях поручил охрану всего района между Тифлисом и Елизаветполем. Распоряжение это удержало татар от измены, а полученное вслед известие о поражении Аббас-мирзы заставило царевича поспешно отступить в Эривань. Эристов настиг его в горах около Гокчи и нанес значительное поражение.

Но едва успокоился Карабаг и Небольсин, возвратившись на Курак-чай, распустил свой отряд, вспыхнул бунт в Шекинском ханстве. В это время верстах в 20 от Нухи стояли две роты Тифлисского полка, около трехсот человек при двух орудиях под командой майора Парфенова, а потому Небольсин справедливо полагал, что на первое время для удержания порядка в ханстве этих сил будет вполне достаточно.

Вышло, однако, иначе. Получив известие о смерти своей сестры, карабагской ханши, погибшей вместе с Ибрагимом в стычке с русскими войсками, Селим в порыве мщения решил захватить в свои руки начальника русского отряда и с этой целью пригласил майора Парфенова к себе под видом какого-то совещания.

Парфенов, не подозревая вероломства, отправился к нему в сопровождении только 15 казаков. Подъезжая к городу, он увидел, что все шекинское войско стоит посреди открытой равнины. На вопрос, почему хан вышел из города, ему отвечали, что хан собирается в поход, так как персияне подходят уже к нашей границе. Парфенов удовольствовался этим ответом.

Но едва он вошел в ханскую ставку, как шесть вооруженных татар мгновенно повергли его на землю. Обезоруженный, избитый и связанный Парфенов пешком был отправлен в Нухинскую крепость, где его забили в колодки и бросили в глухое подземелье. Казаки, находившиеся в его конвое, частью были изрублены, а частью взяты в плен и также рассеяны по тюрьмам. Целый день томили узников страхом казни, но к вечеру хан прислал сказать, что возвратит Парфенову свободу, если тот согласится вывести русские войска из его владений. Парфенов ввиду безвыходности своего положения принял это условие и на следующий день вышел из Шекинского ханства.

Отступление Парфенова даже без попытки удержаться в ханстве было неуместно и несообразно со славой русского оружия. Недостаток в нем стойкости и твердости духа имел дурные последствия, которые не скоро могли быть поправлены. А наказание Селима пришлось отложить на долгое время.

Так как дальнейшие действия в Грузии происходили уже под непосредственным руководством нового главнокомандующего графа Гудовича, то мы вернемся назад к отряду Глазенапа, все еще стоявшему на кумыкской равнине, и скажем о том, что происходило на Кавказской линии.

Цель Глазенапа – отвлечь дагестанские народы от вторжения в Грузию, была им достигнута. Но перед ним лежала теперь другая, еще более трудная задача – наказать бакинского хана за смерть князя Павла Цицианова. Еще в апреле ввиду затруднительного положения дел, оставленного на Кавказе князем Цициановым, министр иностранных дел князь Чарторыйский составил всеподданнейший доклад, который вместе с тем должен был послужить программой для нового начальника кавказского края.

По этой программе предполагалось ограничить, даже совсем прекратить военные действия в Грузии и воздерживаться от новых завоеваний впредь до удобнейшего времени. Исключение делалось только для занятия Баку, «яко удобнейшей гавани на Каспийском море и дабы не оставить смерти князя Цицианова ненаказанной…» «Ввиду этого, – говорилось далее, – новому главному начальнику, который имеет быть назначен на место князя Цицианова, поручить сделать экспедицию в Баку, не отлагая оную далее как до настоящего лета, предписав ему по взятии города навсегда лишить Гусейн-Кули-хана и его наследников Бакинского ханства в наказание за злодейский его поступок. После чего приступить к учреждению новой линии на Куре, связывая оную военными постами и укреплениями даже до Елизаветполя. Город Сальяны, при устье Куры лежащий, и урочище Джеват, при слиянии Куры и Аракса, занять войсками и построить там укрепления, дабы открыть свободное плавание по Куре мелким и плоскодонным судам…»

Таким образом, петербургский кабинет, с одной стороны, соображаясь с политическим положением России относительно европейских держав, твердо решил не подкреплять войска, находящиеся в Грузии и на Кавказе, а с другой – желая сохранить влияние, уже приобретенное в Персии, настаивал на таких предприятиях, которые требовали значительного усиления войск. Для выполнения этих двух трудносочетаемых условий предполагалось, что новый главнокомандующий будет действовать «соразмерно с военными силами и местными удобствами, которые заменяют иногда военные силы».

Программа эта, ясно намечавшая цель правительства относительно покорения Баку, была получена Глазенапом в конце мая. Ожидать для ее выполнения нового главнокомандующего, который еще не был назначен и которому предстояло бы предварительно ознакомиться с общим положением дел и сообразить средства и способы края, значило, по мнению Глазенапа, отложить экспедицию до глубокой осени, когда обстоятельства могли перемениться и создать такие затруднения, каких теперь не было. К тому же необходимо было покончить все дело и возвратиться на линию до наступления зимы, чтобы избегнуть тех страшных бедствий, которые постигли войска графа Зубова при возвращении их в Россию из того же Бакинского ханства в 1796 г. Стояло уже лето, а потому Глазенап решил не откладывать экспедицию далее.

Из двух главнейших путей, которые вели в Закавказье, один, пролегавший через Главный Кавказский хребет, находился уже в наших руках. Другой, шедший по прибрежью Каспийского моря, принадлежал более или менее независимым вассалам Персии. У Дербента путь суживался отрогами гор и морем до нескольких саженей. Здесь именно находились известные в древней истории Кавказа «Каспийские ворота», через которые знаменитейшие иранские завоеватели двигали свои полчища, направляясь к северу. В ограждении от этих нашествий владетели земель Северного Кавказа воздвигли в этом месте подобие китайского сооружения – громадную оборонительную стену, шедшую поперек прибрежной низменности от высоких горных утесов до самого моря и далее, на некоторое расстояние по дну последнего. Укрепленный город Дербент владел этими воротами и этим определялось его стратегическое значение. Со взятием этой крепости мы открывали себе второй путь к Закавказью, правда, более кружной, но зато более доступный во всякое время года.

Генералу Глазенапу предстояло овладеть этим важным пунктом, стоявшим на пути к Баку – цели экспедиции. Но в отряде его находились только 1400 человек пехоты, столько же кавалерии (в том числе четыре эскадрона драгун) и девять орудий. Сил этих, конечно, было недостаточно, а потому Глазенап приказал Суздальскому полку, предназначавшемуся к походу в Грузию, следовать за собой в Дербент, рассчитывая отправить его впоследствии в Тифлис через Баку и Ширванское ханство.

В то же время Каспийской флотилии приказано было выступить в море, чтобы доставить в Баку провиант и вообще содействовать успеху экспедиции десантом. Для охраны Кавказской линии остались Херсонский гренадерский полк, два батальона Вологодского и до шести рот от Казанского пехотного, 16 и 9-го егерских полков. Кавалерии: драгунские полки – Таганрогский и Владимирский, по три эскадрона от полков Нижегородского и Борисоглебского, поселенные линейные казаки и десять донских казачьих полков.

И вот 2 июня, в тот самый день, когда в Петербурге состоялось назначение главнокомандующего графа Гудовича, Глазенап прибыл к войскам и в тот же день повел отряд в далекий поход. Цель этого похода сохранялась, однако, в глубокой тайне и кроме двух-трех приближенных к Глазенапу лиц никому не была известна. Никто не мог предположить, что горсть русских воинов идет покорять Дербент, который Петр Великий и Зубов шли осаждать с целыми армиями.

Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ

Отряд между тем переправился через Сулак и остановился перед Тарками. Шамхал тарковский, недоверчивый, как и все азиаты, хотя и был смущен внезапным появлением русского отряда, но тем не менее выехал к нему навстречу в русском генерал-адъютантском мундире, с Александровской лентой через плечо. Тактичный и умный Глазенап представился с почетным рапортом. Этим расчетливым вниманием он так расположил к себе тщеславного владельца, что тот охотно согласился принять участие в походе, особенно после того как Глазенап указал ему на возможность сделаться в будущем дербентским ханом. Для этого имелись некоторые основания. Жена Шамхала, Чиган-Ханум, дочь умершего дербентского владетеля Фет-Али-хана, действительно являлась прямой наследницей своего отца. Она была законная дочь, тогда как Ших-Али, управляющий ханством, был рожден от рабыни-наложницы.

Таким образом, русский отряд выступил из Тарков значительно усиленный шамхальской милицией.

Глазенап между тем знал, что в Дербенте господствует вообще неудовольствие против Ших-Али-хана, известного своей развратной жизнью, и на этом обстоятельстве главным образом основывал весь успех экспедиции.

Шамхал Тарковский со своей стороны искусно поддерживал народное волнение и подстрекал всех к открытому восстанию против жестокого правителя. И вот как только русский отряд стал приближаться к границам ханства, в городе вспыхнул мятеж и растерявшийся хан должен был бежать из него под защиту Сурхая казикумыкского.

Депутация из почетных дербентских беков встретила русские войска на пути и просила Глазенапа отправить вперед хоть бы часть кавалерии для скорейшего занятия города, опасаясь, чтобы Ших-Али не вернулся с наемными лезгинами. Не зная еще достоверно, что происходит в Дербенте, но помня несчастный жребий князя Цицианова, Глазенап колебался. Тогда генерал Лихачев вызвался ехать в Дербент и просил позволения взять с собой только шесть сотен казаков и одно орудие. «Честь – мой Бог, – сказал он, прощаясь с офицерами, – я умру охотно, если должно, чтобы я умер для пользы моего отечества».

Лихачев – впоследствии знаменитый защитник Раевского редута при Бородине. Сидя на походном кресле в переднем углу укрепления под целой тучей неприятельских снарядов, больной и слабый, но несокрушимый духом, он спокойно говорил солдатам: «Стойте, ребята, и помните – за нами Москва!». Когда французы ворвались в редут, он был изранен штыками и взят в плен. Наполеон сам возвратил ему шпагу. Лихачев не принял ее. «Благодарю, Ваше величество, – отвечал он слабым голосом, – плен лишил меня шпаги и я могу принять ее обратно только от моего государя». Его отправили во Францию, но по дороге он от тяжких ран умер и был похоронен на чужбине.

Быстро перейдя в одну ночь более 60 верст, Лихачев под утро появился под стенами Дербента и, не въезжая в город, послал приказание, чтобы весь народ вышел к нему навстречу. Жители повиновались, и Лихачев в их сопровождении въехал в городские ворота. Дербент сдался без боя. На следующий день, 23 июня, подошли остальные войска и Глазенап торжественно принял серебряные ключи от города, поднесенные ему тем же самым столетним старцем, который подносил их уже Петру Великому и графу Зубову. В тот же день над цитаделью Дербента – Нарын-Кале взвилось русское знамя и весь народ был приведен к присяге на вечное подданство русскому государю.

«Зная важность и силу Дербента, с одной стороны, и слабость русского отряда – с другой, – говорит один очевидец, – трудно было поверить, что покорение Дербента – свершившийся факт. И как приятно было смотреть на нашего почтенного начальника – Григория Ивановича Глазенапа, принимавшего с добродушной улыбкой общие поздравления и удивление». Это окончательное покорение Дербента составляет наилучший памятник, который Глазенап воздвиг себе на Кавказе.

В Дербенте пришлось, однако, простоять более месяца. С одной стороны, Глазенап поджидал каспийскую флотилию, а с другой – Ших-Али-хан и Сурхай собирали значительные силы, чтобы напасть на Дербент и вытеснить оттуда русских. По слухам, на помощь к ним прибыл даже персидский отряд в две тысячи человек с четырьмя орудиями. Скоро их передовые партии появились даже в окрестностях города.

Глазенап тотчас выслал два небольших отряда под начальством генералов Мейера и Дехтярева, которые быстро рассеяли все собиравшиеся шайки и даже заставили персидский отряд отступить в Муганскую степь. Замыслы союзников рушились. Между тем Куба и Баку, устрашенные падением Дербента, уже засылали депутатов с просьбой о принятии их в подданство. Надо было воспользоваться минутой, и Глазенап решил продолжать экспедицию, не ожидая уже ни Суздальского полка, ни Каспийской флотилии.

«Я иду отсюда с отрядом сухим путем в Баку, – писал он 25 июля генералу Несветаеву, – и надеюсь с помощью Божией и храбростью русских войск наказать бакинского хана за его вероломство. По взятии города оставлю в нем гарнизон, а сам пойду через Ширванские владения в Нуху и буду, если позволят обстоятельства, в Тифлисе».

Но в то время как писалась эта бумага, в Георгиевск 27 июля 1806 г. прибыл уже граф Гудович и первое распоряжение, сделанное им, было предписание Глазенапу остановиться и ждать в Дербенте его приказаний.

Продолжение следует.